Книга Ш. Структура Шаданакара. Миры восходящего ряда.

Глава 1. Сакуала просветления.

>

(Прежде, чем начать печатать определенные главы РОЗЫ МИРА Д.Андреева, нужно пояснить некоторые употребляемые там термины. Это совершенно необходимо для понимания там изложенного. В Основах Миропонимания, помещенных на нашем сайте, рассказано, каким образом устроена наша Вселенная, именуемая Кольцом Великого Свчения, и изложение показывает, что эта Вселенная многослойна, то есть состоит из семи планов бытия. Наш план бытия именуемый физическим по состоянию материи, там образованной, есть седьмой по счету, если выводить по времени и носит наименование Энроф. В этом слое образуются видимые нами галактики с ее звездными системами и их планетами, именуемых Мирами. Каждая планетная система также многослойна, складывающаяся в системы. Каждая система или ряд миров называется индийским термином сакуала. Слои и целые сакуалы разнствуют между собой характером протяженности своего пространства, а не только различной материальностью планет-миров. Отнюдь не все они обладают протяженностью космической, какой обладает Энроф. Как ни трудно это вообразить, но пространство многих из них гаснет на границах Солнечных систем. Другие еще локальнее, они как бы заключены в пределах самих планет. Немало даже таких, которые связаны не с планетой в целом, а лишь с каким-нибудь из ее трансфизических пластов или участков. Ничего, сохожего с небом, в таких слоях, понятное дело, нет.

Будучи связаны между собой общими метаисторическими процессами, если планеты обитаемы, обладая - в большинстве - как бы парой духовных полюсов, все слои каждого небесного тела составляют огромную, тесно взаимодействующую систему. Такие системы называются брамфатурами. Общее число слоев в некоторых из них ограничивается единицами, а других - насчитывает несколько сот. Кроме Шаданакара, общее число слоев которых ныне двести сорок два, в Солнечной системе существуют теперь брамфатуры Солнца, Земли-Саулитэ, Марса-Аэроса, Юпитера, Сатурна, Урана, Нептуна, Луны, или бывшей планеты Оумруэн, существовавшей за Марсом, а также некоторых спутников больших планет. Спутники необходимы для определенного энергообмена данной планеты с Акашей, не более. Брамфатура Венеры находится в зародыше. Остальные планеты и спутники столь же мертвы в других слоях, как и в Энрофе.- А.Х.)

Я не знаю, где и когда умру на этот раз, но знаю, где и когда умирал я в последний раз перед тем, как родиться в 1906 году для жизни в России. Конечно, это знание не имеет общего значения и может интересовать только тех, кто способен отнестись с доверием к моим свидетельствам и кто чувствует при том кармическую связь с моей судьбой. Но мое знание некоторых этапов пути между предпоследним моим существованием и текущим, по своему объективному интересу, шире, я могу и должен рассказать о самом существенном из того, что мне удалось постепенно вспомнить. Впрочем, лучше сказать не "мне удалось", а "мне помогли припомнить".

Я встречал иногда людей, обладавших вот такой приоткрытостью глубинной памяти, но ни один из них не решался говорить об этом почти ни с кем; о попытках же запечатлеть эти воспоминания в письменной форме ни у кого не возникало даже смутного помысла. Виной тому была уверенность, что подобные признания могут вызвать только насмешку, и естественная душевная стыдливость, восстающая против вынесения на суд чужих и чуждых людей того, что интимно, неприкосновенно и в то же время недоказуемо. Очень долгое время так смотрел на дело и я, да и теперь предпринимаю подобную попытку без малейшей отрады. Но так как решительно все, о чем я рассказываю в этой книге, имеет столь же бездоказательный источник, то я не вижу больше оснований молчать именно о прорывах глубинной памяти; надо было или не начинать книги совсем или, раз уже начав, говорить обо всем вопреки боязни. К тому же меня укрепляет надежда на то, что читатели, не доверяющие мне, отсеялись уже после первых глав и следить дальше за моим изложением будут лишь люди, преднастроенные благожелательно.

Последняя моя смерть произошла около трехсот лет назад в стране, возглавляющей другую, очень древнюю и мощную метакультуру. Всю теперешнюю жизнь, с самого детства, меня томит тоска по этой старой родине; может быть, так жгуча и глубока она потому, что я прожил в этой стране не одну жизнь, а две, и притом очень насыщенные. Нo, уходя из Энорофа триста лет назад, я впервые за весь мой путь по Шаданакару оказался свободным от необходимости искупляющих посмертных спусков в глубину тех слоев, где страдальцы развязывают - иногда целыми веками, даже тысячелетиями, - кармические узлы, завязанные ими при жизни. Впервые я успел и смог развязать узлы еще в Энрофе, долгими мучениями и горькими утратами оплатив совершенные в молодости срывы и ошибки. И впервый раз умирал я с легкой душой, хотя по религиозным воззрениям той страны должен был бы ожидать воистину страшного посмертия. Но я уже знал, что исключением из касты и сорокалетней жизнью среди париев я искупил все. Смерть была легка и полна надежды.

То была вещая надежда: такая не обманывает. О первых часах, даже о нескольких днях моего нового бытия, мне до сих пор ничего не удалось вспомнить. Но зато я помню несколько местностей того нового слоя, в котором долгое время существовал вслед за тем.

Единый для всех метакультур, этот слой, однако, очень пестр; в древней, тропической, огромной метакультуре, дважды обнимавшей мою земную жизнь, он был похож на ее природу в Энрофе, но мягче - без крайностей ее жестокости и великолепия, без неистовых тропических ливней и губительной сухости пустынь. Я помню, как белые башнеобразные облака необыкновенно мощных и тожественных форм стояли почти неподвижно над горизонтом, вздымаясь до середины неба; сменялись ночи и дни, а гигантские лучезарные башни все стояли над землей, едва меняя очертания. Но самое небо было не синим и не голубым, но глубоко зеленым. И Солнце там было прекраснее, чем у нас: оно играло разными цветами, медлительно и плавно их сменяя, и теперь я не могу объяснить, почему эта окраска источника света не определяла окраски того, что им освещалось: ландшафт оставался почти одинаков, и преобладали в нем цвета зеленый, белый и золотой.

Там были реки и озера; был океан, хотя увидеть его мне не довелось: раз или два я был только на побережье моря. Были горы, леса и открытые пространства, напоминавшие степь. Но растительность этих зон была почти прозрачна и так легка, какими бывают леса в северных странах Энрофа поздней весной, когда они только начинают одеваться лиственным покровом. Таким же облегченными, полупрозрачными казались там хребты гор и даже сама почва: как будто все это было эфирной плотью тех стихий, чью физическую плоть мы так хорошо знаем в Энрофе.

Но ни птиц, ни рыб, ни животных на знал этот слой: люди оставались единственными его обитателями. Я говорю - люди, разумея под этим не таких, какими мы пребываем в Энрофе, но такими, какими делает нас посмертье в первом из миров Просветления. Наконец-то я мог убедиться, что утешение, которое мы черпаем из старых религий в мысли о встречах с близкими, не легенда и не обман, - если только содеянное при жизни не увлекало нас в горестные слои искупления. Некоторые из близких встретили меня, и радость общения с ними сделалось содержанием целых периодов моей жизни в этом слое. Он очень древен, когда-то в нем обитало ангельское прачеловечество, а зовется он Олирной: это музыкальное слово кажется мне удачной находкой тех, кто дал ему имя. Общение с близкими не содержало никакой мути, горечи, мелких забот или непонимания, омрачающих его здесь: это было идеальное общение, отчасти при помощи речи, но больше в молчании, какое здесь бывает лишь в общении с немногими, с кем мы соединены глубокой любовью, и особенно в глубокие минуты.

От забот о существовании, имевших в Энрофе столь необъятное значение, мы были совершенно освобождены. Потребность в жилье сводилась на нет мягкостью климата (однако каждый волен и может построить себе индивидуальное жилище - А.Х.). Кажется, в Олирнах некоторых других метакультур это не совсем так, но в точности я этого не помню. Пищу доставляла прекрасная растительность, напитками служили родники и ручьи, обладавшие, как мне припоминается, различным вкусом. Одежда, вернее, то прекрасное, живое, туманно-светящееся, что мы пытаемся в "Энрофе заменить изделиями из шерсти, шелка или льна, вырабатывалась самим нашим телом: тем нашим эфирным телом, которого мы почти никогда не сознаем на себе здесь, но которое в посмертье становится столь же очевидным и кажется главным, как для нас физическое (правда, это делается не автоматически, но по команде, усилием воли и воображения индивида. Те, что не осознают себя там или осознают, так сказать, не полностью, ходят или голыми или полуодетыми. - А.Х.). И в мирах Просветления, и в Энрофе без него невозможна никакая жизнь.

И все же первое время в Олирне для меня было отравлено тоской об оставшихся Энрофе. Там остались дети и внуки, друзья и старушка-жена - то драгоценнейшее для меня существо, ради которого я нарушил закон касты и стал неприкасаемым. Перерыв связи с ними питал постоянную тревогу об их судьбе; скоро я научился видеть их смутные облики, блуждавшие по тернистым тропам Энрофа. А некотрое время спустя уже встречал свою жену такую же юную, какой она была когда-то, но более прекрасную: ее путь в Энрофе завершился несколькими годами позже моего, и теперь радость нашей всречи не была омрачена ничем.

Один за другим раскрывались новые органы восприятия: не те органы зрения и слуха, которые в эфирном теле полностью совпадают с соответствующими органами тела физического, - нет! те оганы зрения и слуха действовали с первых минут моего пребывания в Олирне, и именно через них я Олирну воспринимал; но то что мы называем духовным зрением, духовным слухом и глубинной памятью; то, к раскрытию чего стремятся в Энрофе величайшие мудрецы; то, что раскрывается там лишь у единиц среди многих миллионов; то, что в Олирне раскрывается постепенно у каждого. Духовное зрение и слух преодолевают преграды между многими слоями; жизнь оставленных мною на земле я воспринимал именно ими - еще неотчетливо, но ысе же воспринимал.

Я наслаждался просветленной природой - такой зрительной красоты я не видал в Энрофе никогда, - но странно: в этой природе мне не хватало чего-то, и скоро я понял, чего: многообразия жизни. С печалью я вспоминал пение и щебет птиц, жужжание насекомых, мелькание рыб, прекрасные формы и бессознательную мудрость высших животных. Только здесь мне уяснилось, как много значит для нас, для нашего общения с природой животный мир. Однако те, кто знал больше меня, вселяя надежду, что древняя смутная мечта человечества о существовании слоев, где животные предстают просветленными и высокоразумными, - не мечта, но предчувствие истины; такие слои, и со временем я буду вхож в них.

Позднее, совсем недавно, мне напомнили о некоторых зонах, которые имеются в Олирнах всех метакультур. Говорилось об областях, похожих на холмистые степи: там находятся некоторое время те, кто в Энрофе был слишком замкнут в личном, чьи кармические узлы развязаны, но душа слишком узка и тесна. Теперь, среди прозрачных, тихих холмов, под великолепным небом ничто не препятствует им восполнить этот ущерб, принимая в себя лучи и голоса космоса и раздвигая границы своего расширяющегося Я. Говорилось и зонах Олирны, похожих на горные страны: там, в долинах, трудятся над собой те, кто смог уверовать - точнее - достоверно почувствовать потустороннее - уже только в посмертии. Они созерцают оттуда горные вершины, но не такими, какими видим их мы, а в духовной славе. Могущественные духи, гоподствующие там, льют в созерцающих струи своих сил. И способности души, парализованные неверием, раскрываются там, в дни и годы непосредственного лицезрения многослойности Вселенной и торжественного величия других миров. Но это я не помню сколько-нибудь отчетливо, быть может, потому, что я был там лишь гостем, а источник сведений об этом не внушает мне абсолютной уверенности, что сведения эти не упрощены ради их для меня понятности, следовательно, не искажены.

Кроме общения с людьми и наслаждения природой, время уходило на работу над своим телом: предстояло подготовить его к трансформе, ибо путь из Олирны в следующие, высшие миры лежит не через смерть, но через его преображение. И я понял, что стихи Евангелия, повествующие о вознесении Иисуса Христа, намекают на нечто схожее. Воскресение их мертвых (это совершенно неверное суждение Д.Андреева, ибо Учитель не был убит, а только ранен, и мертвые уже не могут ничего делать в принципе - А.Х) изменило природу Его физического тела, и при вознесении из Олирны оно преобразилось вторично вместе с эфирным. Мне, как и всем остальным, предстояло преображение эфирного тела; преображение, подобное тому, которое некогда видели апостолы своим зрением, проникавшим в Олирну, но еще не достигавшим миров, лежащих выше. Как иначе могли бы выразить евангелисты переход Спасителя из Олирны туда, как только назвав это событие Его вознесением на небо? И я, воспитанный в строгом брахманизме, начал понимиать, какой странной для меня, бездонной правдой полон христианский миф.

И образ великого предателя, дотоле принимавшийсямною лишь как легенда, стал для меня реальностью: я узнал, что здесь среди морей Олирны, в глубоком уединении, на пустынном острове находится теперь он. Свыше шестнадцати веков длится его путь сквозь страдалища. Низвергнутый грузом кармы, неповторимой по своей тяжести, в глубочайшие из них, ни раньше, ни позже не видавшее у себя ни одного человека, он был поднят оттуда Тем, Кого предал на земле, но лиши после того, как Преданный достиг в своем посмертии такой неимоверной духовной силы, которая для этого нужна и которой ни достигал ранее никто в Шаданакаре. Поднимаемый силами Света вверх и вверх по ступеням чистилищ, искупивший свое предательство достиг, наконец, Олирны. Еще не общаясь с ее обитателями, он подготавливается на острове к дальнейшему восхождению. Этот остров я видел издалека: он суров, внутри него - нагромождение странных скал, вершины которых наклонены в одну сторону. Вершины - острые, цвет скал - очень темный, местами черный. Но самого Иуду не видит в Олирне никто: видят по ночам только зарево его молитв над островом. В грядущем, когда в Энрофе наступит царство того, кого принято называть антихристом, Иуда, приняв из рук Преданного великую миссию, родится на земле вновь и, исполнив ее, примет мученискую кончину от руки князя Тьмы (к счастью, царство антихриста не наступит уже никогда, ибо он, если и воплотился со своей командой, то уже не успевает исполнить сатанинский план на Земле. Идет третий или последний этап Армагеддона, в котором будет разрушена Темная ложа сумасшедшего Люцифера-Сатаны на Сатурне и он сам будет уничтожен более высшими Иерархами до 2010 года - А.Х.).

Но объяснить, какими именно усилиями была достигнута моя собственная трансформа и что, собственно, совершалось в ту минуту с моим телом, я бы не мог. Теперь припомнить в силах только то, что стало тогда перед моими глазами: множество людей, может быть сотни, пришедшие проводить меня в высокий путь. Достигшие трансформы кем-либо из живущих в Олирне всегда были радостью и для других; событие это окружается торжественным, светлым и счастливым настроением. Очевидно, событие происходило днем, на возвышении вроде холма и, как все в индийской Олирне, под открытым небом. Я помню, как ряды обращенных ко мне человеческих лиц стали мало-помалу делаться туманнее и как бы несколько удаляться в пространстве; вернее, по видимому, я сам удалялся от них, приподнимаясь над землею. Вдали, на горизонте, я видел до сих пор полупрозрачный, будто сложенный из хризолита, горный кряж, вдруг я заметил, что горы начинают излучать удивительное свечение. Трепещущие радуги перекинулись, скрещиваясь, по небосклону, в зените проступили дивные светила разных цветов, и великолепное Солнце не могло затмить их. Я помню чувство захватывающей красоты, ни с чем не сравнимого восторга и изумления. Когда же взгляд мой опустился вниз, я увидел, что толпы провожавших больше нет, весь ландшафт преобразился совершенно, и я понял, что миг моего перехода в высший слой уже миновал.

Я был предуведомлен, что в этом слое буду совсем недолго, ибо все проходящие его минуют в несколько часов, но в эти часы весь этот слой - название его Файр - будет охвачен ликованием обо мне, его достигшем. Это - великий праздник, уготованный каждой восходящей душе, - о, не человеческой только, но и душам других монад Шаданакара, поднимающимся по ступеням Просветления, даже - высшим животным. В известном смысле Файр - рубеж пути; после него еще могут совершаться воплощения в Энрофе, но уже только с определенной миссией. Впоследствии не исключены падения, бунт, не исключена даже глубокая сознательная и тем более тяжкая измена Богу, но уже никогда не будет возможен слепой срыв, и на веки веков исключен из числа возможностей тот паралич духовного понимания, который в различные века Энрофа проявляясь в психике живущих, менял свои разновидности, оттенки и названия, а в наш век преимущественно, хотя и не ичерпывающе, определяется как материализм.

Если искать в знакомых для всех явлениях хотя бы отдаленную аналогию тому, что видишь в Файре, нельзя остановиться ни на чем, кроме праздничной иллюминации. Надо ли при этом говорить, что самые великолепные иллюминации Энрофа сравнительно с Файром - не более чем несколько наших ламп в сравнении с созвездием Ориона.

Я видел множество существ с их вдвойне и втройне просветленных обликах: они явились сюда из более высоких слоев, движимые чувством сорадования. Чувство сорадования свойственно просветленным в несравненно большей мере и силе, чем нам; каждая душе досигшая Файра, порождает это ликующее чувство у миллионов тех, кто миновал его ранее. Как передать состояние, охватившее меня, когда я увидел сонмы просветленных, ликующих оттого, что я, ничтожный я, достиг этого мира? - Не благодарность, не радостное смущение, даже не потрясение, - скорее оно было похоже на то блаженное волнение, когда смертные в Энрофе предаются неудержимым и беззвучным слезам.

Минут и форм перехода в следующий слой я не помню. Потрясающее переживание Файра вызвало глубокое изнеможение и как бы размягчение всех тканей души. И все, что я могу восстановить из пережитого на следующей стадии подъема, сводится к одному состоянию, но длившемуся очень долго, может быть, целые годы.

Лучезарный покой. Разве не противоречивое, казалось бы, словосочетание? С обилием света у нас связывается проедставление о деятельности, а не об отдыхе, о движении, а не о покое. Но это - у нас, в Энрофе. Не везде это так. Да и само слово "лучезарный" не так точно, как хотелось бы. Потому что сияние Нэртиса лучезарно и в то же время невыразимо мягко; в ней сочетается чарующая нежность наших ночей полнолуния с сияющей легкостью высоких весенних небес. Как будто убаюкиваемы чем-то, более нежным, чем тишайшая музыка, я растворялся в счастливой дремоте, чувствуя себя подобно ребенку, после долгих месяцев, полных обид, страданий и незаслуженной горечи, укачиваемому на материнстких коленях. Женственная ласка была разлита во всем, даже в воздухе, но с особенной теплотой излучалась она от тех, кто окружал меня, словно ухаживая с неистощимой любовью за больным и усталым. То были взошедшие раньше меня в еще более высокие слои и нисходящие оттуда в Нэртис к таким, как я, для творчества ласки, любви и счастья.

Нэртис - страна великого отдыха. Неприметно и неощутимо, безо всяких усилий с моей стороны, лишь в итоге труда моих друзей сердца, мое эфирное тело медленно изменилось здесь, становилоь все легче, пронизаннее духом и послушнее моим желаниям. Таким, каким является наше тело в затомисах, небесных странах метакультур, оно становится именно в Нэртисе. И если бы меня мог увидеть кто-нибудь из близких, оставшихся в Энрофе, он понял бы, что это - я, он уловил бы неизъяснимое сходство нового облика с тем, кто был ему знаком, но он был бы потрясен до глубины сердца нездешней светлотой преображенного.

Что сохранилось от прежнего? Черты лица7 - Да, но теперь они светились вечной, неземной молодостью. - Органы тела? - Да, но на висках сияли как бы два нежно-голубых цветка - то были органы духовного слуха. Лоб казался украшенным волшебным блистающим камнем - органом духовного зрения. Орган глубинной памяти, помещавшийся в мозгу (это не верно, ибо он есть Чаша Сердца души, духовный орган похожий на цветок лотоса, помещенный в середине груди - А.Х.), оставался невидим. Так же невидима была и перемена, совершавшаяся во внутренних органах тела, ибо все, приспособленное раньше к задачам питания и размножения, было упразднено или в корне изменено, приспособленное к новым задачам. Питание сделалось похоже на акт дыхания, и пополнение жизненных сил совершалось за счет усвоения светлых излучения стихиалей. Размножения же - как мы его понимаем - ни в одном из миров восходящего ряда нет. Там есть иное, и об этом я скажу, дойдя до главы о Небесной Руси.

По истечении долгого времени я стал ощущать все прибывающее, радостное нарастание сил, как будто раскрывание таинственных и долгожданных крыльев. Не нужно понимать меня слишком буквально: речь не о появлении чего-нибудь, напоминающего крылья летающих существ Энрофа, но о раскрытии способности беспрепятственного движения во всех направлениях четырехмерного пространиства. Это было еще только возможностью - неподвижность по-прежнему покоила меня, но возможность полета превращалась из неопределенной мечты в очевидную, открывающуюся передо мной перспективу. От друзей моего сердца я узнал, что мое пребыание в Нэртисе подходит к концу. Мне казалось, что нечто, схожее с колыбелью, где я покоился, как бы медленно раскачивается вверх и вниз, и каждый взлет казался выше предыдущего. Это движение порождало предвкушение еще большего счастья, в которое я должен теперь войти. И я понял, что нахожусь уже в другом слое - в Готимне, последнем из миров сакуалы Просветления. То были как бы колоссальные цветы, размер которых не лишал их удивительной нежности, а между ними открывались бездонные выси и дали девяти цветов. О двух из них, лежащих за пределами нашего спектра, могу здесь только сказать, что впечатление, производимое одним из них ближе всего к тому, которое оказывает на нас небесно-синий, а впечатление от другого отделенно напоминает впечатление, которое здесь оказывает золотой.

Огромные цветы Готитмны, составляющие целые леса, склоняются и выпрямляются, качаются и колышатся, звуча в непредcтавимых ритмах, и это колыхание подобно тишайшей музыке, никогда не утомляющей и мирной, как шум земных лесов, но полной неисчерпаемого смысла, теплой любви и участия к каждому из там живущих. С легкостью и спокойствием, недостижимыми ни для какого существа в Энрофе, мы двигались, как бы плывя в любом из четырех направлений пространства между этими напевающими цветами, или медлили, беседуя с ними, потому что их язык стал нам понятен, а они понимали наш. Здесь на небесно-синих полянах или подле огромных, тихо мерцающих золотых лепестков, нас посещали те, кто сходит в Готимну из затомисов, чтобы подготовить нас, младших братьев, к следующим этапам пути.

Садом Высоких Судеб называется Готимна, оттого что здесь предопределяются надолго судьбы душ. Передо мной представало распутье: оно является всякому, взошедшему в этот слой. Выбранного здесь нельзя уже было бы изменить долгие столетья ни в одном из многих миров, здесь предизбираемых. Я мог свободно выбрать одно из двух: либо подъем в небесную Индию, конец навсегда пути перевоплощений, замену его путем восходящих преображений по иноматериальным слоям (на данной Цепи глобусов-планет - А.Х.); либо еще одно, может быть и несколько, существований в Энрофе, но уже не как следствие неразвязанной кармы - она была развязана, - а как средство к осуществлению определенных, только для меня поручаемых и мною свободно принимаемых задач. И хотя слово "миссия" на русском языке звучит книжно и лишено поэзии, я буду употреблять его и впредь для обозначения специальных заданий, поручаемых отдельной душе для осуществления в Энрофе. Тяжесть ответственности того, кто принял миссию, возрастает во много раз, так как миссия связана всегда не только с судьбой ее носителя, но и с судьбою очень многих душ, судьбою и прижизненной и посмертной, иногда же - с судьбой целых народов и всего человечества. Того, кто предаст свою мисси добровольно или вследствие слабости, ждет возмездие и искупление в самых глубоких и страшных слоях. Это не значит, что для прошедшего сквозь сакуалу Просветления не возможны более на земле падения, измены, этические срывы. Невозможен только срыв слепой, основанный на незнании о бытии Бога; но дремлющее на дне души под лучами Нэртиса и Готимны может пробудиться во мраке ночей Энрофа и повлечь носителя миссии в сторону или вниз. Если эти падения не затронут существа его мисии, Провиденциальные силы поднимут его из любого провала, чтобы миссия была все-таки осуществлена.

Предо мной открылась возможность спуска назад, уже в пределы другой метакультуры, мне до сих пор незнакомой и чуждой, еще совсем молодой, но с огромным грядущим. Что-то тревожное, бурное, сумрачное излучалось от этого огромного, разнослойного массива, смутно воспринимавшегося мною издалека. Задание же, принятое мной, должно было иметь отношение к великой задаче, выходящей далеко за пределы этой метакультуры и долженствовавшей в далеком грядущем охватить мир. Уже тысячи душ подготавливались для участия в этой задаче.

И я выбрал именно эту возможность. Я теперь понимал, что мною взята на плечи такая ноша, сбросить которую невозбранно уже нельзя.

Из Готимны Мндии я был пренесен в Готимну России: там должна была закончится моя подготовка к исполнению мисии, свыше принятой моим Я. Но падения, акты бунта и измены возможны и после светлых жизней, потому что тогда может проснуться в душе спавшее при солнечном свете. Были такие падения и на моем пути уже после Готимны. Однако на это придется бросить луч в некоторых других главах книги. Теперь же наступает время заговорить о затомисах, небесных странах метакультур.

Но если о сакуале Просветления я мог рассказать о пережитом на основании того, что удалось вспомнить, то о сакуале затомисов память может хранить лищь редкие отрывочные образы, запечатлевшиеся гораздо позднее, во время моих трансфизических странствий, совершавшихся в состоянии сна отсюда, из Энрофа России. Эти смутные образы дополнялись другим, неоценимым источником познания - транфизическими встречами и беседами. Автобиографически метод к изложению этого материала неприменим. И следующие главы будут, к сожалению, протокольны и сухи, подобно главе об исходной концепции.

Глава 2. ЗАТОМИСЫ

Вершины метакультур, называемые зтомисами, до некоторой степени совпадают с географическими контурами соответствующих культурных зон Энрофа. Постранство всех затомисов четырехмерно, но каждый из них отличается свойственным только ему числом временных координат (на самом деле время есть свойство сознания воспринимать скорость происходящих событий и никакого отношения к пространствам, заполненным разной материй, а потому и по-разному воспринимаемой, не имеет, но так объяснено Д.Андрееву - А.Х.). Материальность этой сакуалы сотворена одной из ангельских иерархий - Господствами; сами же затомисы медленно строятся совместными усилиями иерархий, героев, гениев, праведников и широчайших, способных к творчеству народных множеств, пока сверхнарод, их видвинувший, продолжает свое становление в истории, - и позже, когда его историческийй путь завершается и миллионы его бессмертных монад продолжают свое восхождение от одной высоты мирового познания и творчества к другой.

Основателем каждого из затомисов является кто-либо из великих человекодухов.

Панорама этих слоев очень отдаленно напоминает нашу природу. Пожалуй, из элементов земного ландшафта ближе всего к ландшафту затомисов - небо с облаками. Океанам нашим и морям соответствуют зоны как бы светлых паров, легко проницаемых и сияющих: это - души морских стихиалей; рекам Энрофа соответствуют их души, образования невообразимой красоты, на которую даже намекнуть нельзя словами "сияюшие туманы". Растительность мало походит на нашу: это - души стихиалей, о котрых речь впереди. Пока достаточно, мне думается, сказать, что в затомисах находятся души некоторых стихиалей в промежутках между инкарнациями.

Смена суток в этих слоях протекает совершенно так же, как у нас, будучи обусловлена тем же самым вращением планеты вокруг оси. Погода меняется в пределах приятного и прекрасного.

Высшее человечество - синклиты метакультур - наша надежда, наша радость, опора и упование. Праведники, некоторые родомыслы и герои вступают сюда почти сразу же после смерти в Энрофе, быстро миновав миры Просветления. О подавляющем большинстве таких душ нам не расскажет никакая история: они прошли в глубине народа, не оставив следа ни в летописях, ни в преданиях - лишь в памяти тех, кто их знал или слышал о них от живых свидетелей. Это незаметные герои нашей жизни; думать иначе, то есть вообразить синклит метакультуры в виде некого собрания "знаменитостей", значило бы доказать, что наш нравствено-мистический разум спит еще крепким сном.

Другие, в особенности носители особых даров, даже павшие после смерти в глубину чистилищ, поднимаются оттуда сразу Силами Света, сокращающими сроки их искупительного очищения, и вступают в синклит.

Не только иные из художественных гениев, но еще больше родомыслов и героев, а праведники - все, развязали еще в Энрофе свои кармические узлы, искупили груз своих вин, и смерть для них была широко распахнутыми вратами затомисов.

Других смерть застигла еще не подготовленными к высшим ступеням, еще отягощенными. Таким приходится сначала миновать ряд ступеней в верхних чистилищах - верхних по отношению к страшным кругам магм и земного ядра, но нижних по отношению к нам. Многие тысячи таких душ, достигнув, наконец, Готимны, избирают не новые спуски в Энроф, но труд и великую борьбу в братствах затомисов.

Третьи не отяготили своих душ в Энрофе никакими падениями, напротив; но кругозор их, объем их знания, их чувство космического, хотя и выросли после Олирны, все же недостаточно велики. Путь из Олирны означал для них начало странствия, иногда долгого, даже длящегося, может быть, века, пока они не станут способными вместить задачи и мудрость синклита. Таки образом, между последней смертью в Энрофе и вступлением в синклит такие души не искупают, но только расширяют и обогащают себя.

Путь перевоплощений вообще не есть универсальный закон. Но преобладающая часть монад движется все-таки по этому пути. Они испытали уже ряд рождений в других народах Энрофа, в других метакультурах, даже в другие тысячелетия и на других концах земли, а до человеческого цикла многие из них проходили свой путь в других царствах Шаданакара; их шельты надстояли, быть может, даже над существами растительного и животного царств. Иные знали и незапамятные времена воплощения в человечестве титанов, среди праангелов или даймонов. Воспоминание обэтой гирлянде рождений хранится в их глубинной памяти (или памяти Чаши Сердца - А.Х.); и объем духовной личности таких монад особенно велик, пучина воспоминаний особенно глубока, их будущая мудрость отличается особенной широтой. Носители высшего дара художественной гениальности, которым посвещено несколько глав в другой части книги, все имели позади себя подобную гирлянду воплощений (не обязательно только в данной Солнечной системе - А.Х.). И напротив: праведники метакультур христианских, в противоположность преведникам некоторых восточных метакультур, знают, в большинстве, иной путь восхождения: путь, приводящий в Энроф лищь раз, но зато в странствиях по другим слоям раскрывающий перед глазами такие высоты мира, что память об этом пылает в их душах как звезда, и ее лучи во время их единственной жизни в Энрофе распутывают в их сердце все тенета тьмы.

Деятельность синклитов невообразимо многообразна и широка, а во многом для нас и непостижима. Я мог бы указать на три ее стороны: помощь - творчество - борьбу.

Помощь - всем, еще не достигшим затомисов. Ангелы мрака, хозяева чистилищ, не выпустили бы своих жертв еще века и века, если бы не безостановочные усилия синклитов. Магмы и ужасающие миры земного ядра удерживали бы страдальцев вплоть до третьего мирового периода (ныне подходит к концу еще только первый). Живущие в Энрофе были бы окружены почти непроницаемым панцырем духовной тьмы, если бы не синклиты.

Но эта работа, избавляющая одних, облегчающая других, предохраняющая третих, обогощающая четвертых, просвящающая пятых, - лишь одна сторона. Другая сторона - творчество автономных ценностей, значение которых непереходяще. Однако для нас созерцание творений синклитов, а тем более понимание их, возможно лишь в минимальной степени. Передача же их смысла при помощи наших понятий исключена полностью.

Несколько понятнее третья сторона деятельности синклитов - борьба с демоническими силами. Можно сказать, что бороться им приходится телесно, но, конечно, оружие их не имеет с оружием Энрофа ни одной точки соприкосновения. Оно разнообразно; оно зависит и от совершенства владения собственным существом, и от того, против кого оно направлено. Однако общий его принцип характеризуется тем, что это - концентрация волевых излучений, парализующих врага. Гибель в бою для братьев синклита невозможна. Возможно другое: в случае поражения - длительный плен в глубине демонических крепостей.

Ландшафты затомисов осложняются неким эквивалентом городов, очень мало, впрочем, походящих на наши, тем более, что жилищ, в строгом смысле этого слова, там нет. Назначение сооружений - совершенно особое; это преимущественно места общения братьев синклита с другими мирами и с духами других иерархий. Здания, где протекает их общения в его высших формах с монадами стихиалей, называются шериталами. И все же в архитектуре затомисов угадываются стили, знакомые нам, но как бы возведенные на несравненно более высокие ступени. Это результат параллельных процессов, понять которые нелегко. Нелегко - но следует. Дело в том, что прекрасные архитектурные сооружения Энрофа, насыщаясь излучениями многих человеческих психик, приобретают этим самым душу, точнее - астрал: такие астрвлы пребывают в затомисах. Но в затомисах есть и такие сооружения, никакого двойника которых в Энрофе нет, например - те же шериталы. Есть и такие, которые были уловлены, поняты тврцами Энрофа и намечены ими к воплощению на земле, но история поставила этому непреодолимую преграду.

Братья синклитов могут опускаться в миры нисходящего ряда вплоть до магм и подниматься до весьма высоких слоев, которые обозначаются как Высшие Аспекты Трансмифов мировых религий.

В каждом затомисе господствует преображенный язык соответствующей страны Энрофа, здесь это не только звуко-, но и светоязык. Нисколько ни странно применять к эти языкам и наше понятие словарного "фонда"; при этом надо указать, что фонд этот весьма отличен от нашего, несравненно более богатому запасу понятий. Наряду с этими языками метакультур есть и общий язык для всех: названия слоев, существ и иерархий - оттуда. Быстрота и легкость усвоения различных языков здесь не может идти ни в какое сравнение с соответствующим процессом В Энрофе: это происходит безо всякого труда, само собой. Общий язык затомисов принято называть языком Синклита Мира, но это не в вполне точно: Синклит Мира о котором речь далеко впереди, знает такие формы общения, которые не имеют ничего общего с каким быто ни было звуковыми языками. Но, нисходя с высот в затомисы метакультур, братья Синклита Мира направляли создание единого языка затомисов, и только поэтому условное наименование этого языка связано с их именем.

В затомисах, кроме синклитов, обитают еще и другие существа: будущие ангелы. Это чяудеснейшие творения Божии, и если мы вспомним сиринов и алконостов наших легенд, мы приблизимся к представлению о тех, чье присутствие украшает жизнь в затомисах Византии и России: к представлению о существах, предопределенных стать потом "солнечными архангелами". В других затомисах обитают иные существа, не менее прекрасные.

Итак, я дошел до перечня затомисов.

Их девятнадцать.

М а й ф - древнейший из затомиов, небесная страна и синклит Атлантической метакультуры, существовавшей в Энрофе приблизительно с двенадцатого по девятое тысячелетие до Рождества Христова (здесь приводится совершенно неверная хронология, но так дали Д.Андрееву и это хронология уже после Потопа - А.Х.).

Атлантида находилась на архипелаге островов, крупнейший и главнейший из которых по размерам напоминал Сицилию. Ее населяла красная раса. То было рабовладельческое общество, сперва составлявшее несколько мелких государств, позднее объединившихся в деспотию. Мировоззрение было политеистическим с огромным пластом магии. Пантеон и культ омрачались включенным в него демонопоклонством. Ближе всего из хорошо известных нам культур Атлантида была бы к Египту и отчасти к атцекам, но сумрачнее и тяжелее. Из искусств доминировала архитектура, скульптура и танец. Цивилизацию ни в коем случае нельзя назвать высокой, хотя атланты, пользуясь наличием цепи мелких островов между Атлантидой и Америкой, поддерживали связь с этим континентом, откуда вели свое происхождение. Позднее им случилось добраться и до Западной Африки, предание об Атлантиде достигло впоследствии до Египта через посредство древней Суданской цивилизации, ныне неизвестной, но следы которой еще могут быть обнаружены в будущем. Над этическими представлениями атлантов довлели образы беспощадных и алчных божеств, и в культе большую роль играло ритуальное людоедство. В поздний период возникли полуэзотерические религиозные движения светлой направленности. Но в общем картина была довольно мрачной вследствие боьшой активности демонических начал.

Главный остров и окружавшие его мелкие погибли от ряда сейсмических катастроф. Небольшие группы жителей спаслись в Америке, одна - в Африке, где и растворилась в негерском населении Судана. Ныне Майф, существующий уже около пятнадцати тысячелетий над некоторой зоной Атлантического океана, достиг огромного могущества Света.

Эмблематический образ:

Красный храм на черном фоне; перед ним - четыре фигуры в белом, с воздетыми руками.

Фигуры обозначают культы четырех светлых божеств: именно через эти культы в Атлантическую культуру сходила духовность.

Л и н а т - затомис так называемой Гондваны, если понимать под этим именем не тот незапамятно древний материк, который задолго до человека, существовал в Индийском океане, - но метакультуру, очагами которой в Энрофе были Ява, Суматра, Южный Индостан и некоторые города, ныне покоящиеся на дне моря. Время существования Гондванской культуры - шесть и более тысячелетий до Р.Х.

Эта была группа государств - торговых олигархий на рабовладельческой основе, причем сильно развитое мореплавание Годваны втянуло в тоговый и культурный обмен побережья Индокитайского полуострова, Цейлон и многие острова Индонезии. Господствовали политеизм и, в основном, те же три искусства; танец развился до театра мистерий. Но кровожадность и религиозно-демоническая жестокость атлантов Гондване были незнакомы. Это был чувственный, сангвинический, жадный до жизни народ, богатый одаренный художественно, с очень напряженной жизнью сексуальной сферы. Мистика пола пронизывала и культ, и повседневную жизнь, достигавшую в эпоху расцвета подлинного великолепия; подобной роскоши не знали ни Атлантида, ни даже Вавилон и Египет. Расу Гондваны можно, мне кажется, назвать протомалайской. Во всяком случае, коричневая кожа плотно обтягивала их широкие скулы и полные губы, удлиненные глаза были слегка раскосы, фигуры стройны и мускулисты, с широкими плечами, тонкой талией и очень крепкими икрами ног. Народ был красив полнокровной и страстной красотой юга.

Через несколько тысячелетий в этой же зоне возникла Индомалайская культура, кое в чем повторившая свою предшественницу, но гораздо более одухотворенная.

Эмблематический образ Лината:

Женщина в фиолетовом и мужчина в зеленом, обнявшие друг друга за плечи, на золотом фоне, под красной нижней половиной солнечного диска.

Фиолетовый цвет означает здесь скрещение синего - сил Мировой Женственности, низлияние которых с такою мощью произошло в Гондванской метакультуре впервые за все время существования нашего человечества (надо полагать, послепотопного человечества - А.Х.), - с красным: он символизирует стихийность, но не в смысле стихиалей природы, а в смысле чрезвычайной активности некоторых стихиалей, связанных с человечеством. Зеленый обозначает такую же силу активности стихиалей Природы. Золото - иератический фон, говорящий о развитой уже духовной реальности, стоящий за этим народом.

И а л у (с ударением на "у" - А.Х.)(кажется, он носит также имя Атхеам) - затомис Древнеегипетской метакультуры.

Совершенно затмившая Атлантиду своими масштабами и величавостью, эта культура создала, еще во времена своего исторического бытия, огромный синклит и ослепительный затомис. Однако демоническим силам удалось одержать серьезную победу в четырнадцатом веке до н.э., когда через великого родомысла и пророка Эхнатона Провиденциальные силы сделали первый в мировой истории шаг к озарению народных сознаний рельностью Единого Бога. Если бы реформа Эхнатона удалась, всретив достойных преемников и продолжателей, миссия Христа была бы осуществлена на несколько веков раньше, и не на Иордане, а в долине Нила.

Замечу, что египетская вера в Небесный Нил имела под собой переживание высшей действительности. Текущая через Иалу - мифическую Блаженных, то есть через затомис метакультуры, - великолепная река многослойна: это и великая одухотворенная стихиаль земного Нила, и Соборная Идеальная Душа египетского народа.

Эмблематический образ:

Белая ладья с парусами на синей реке, текущей к солнцу.

Э а н н а - затомис древней Вавилоно-ассиро-ханаанской метакультуры, возникшей, по-видимому, в четвертом тысячелетии до Р.Х. Семиступенчатые храмы-обсерватории, сделавшиеся вершинами и средоточиями великих городов Двуречья, повторяли в Энрофе, как отражения, грандиозный небесный город, сооружаемый синклитом этого затомиса. Но зиккураты в городах Вавилонии и коропорация высокопросвященного жречества, принимая на этих мистических обсерваториях излучения светлых космических сил, не убереглись от принятия также чрезвычайно деятельного излучения галактического анти-космоса, центр которого в Энрофе совпадает с системою звезды Антарес (слава Богу, этого нет в действительности - А.Х.). Это все более замутняло и без того двойственную религию, вливало тонкий яд в существо воспринимающих, оплотняло и утяжеляло их душевный состав грузом сомнения и отрицания.

Вавилонская метакультура была первой, в которой Гагтунгру удалось добиться в подземном четырехмерном слое, соседнем с вавилонским шрастром, воплощения могучего демонического существа, уицраора, потомки которого играли и играют в метаисториии человечества огромнейшую и крайне губительную роль (описание нисходящего ряда и обитающих там существ приведено в отдельных главах - А.Х.). В значительной степени именно уицраор явился виновником общей духовной ущербности, которой была отмечена эта культура в Энрофе. И хотя богиня подземного мира, Эрешкигаль побеждалась в конце концов светлой Астратой, нисходившей в трансфизические страдалища Вавилона в порыве жертвенной любви, но над представлениями о посмертье человеческих душ, исключая царей и жрецов, довело пессимистическое, почти нигилистическое уныние: интуитивное понимание парализующей власти демонических сил.

Эмблематический образ:

Семиступенчатый белый зиккурат.

Семь ступеней обозначают те семь слоев, которые были пережиты и ясно осознаны религиозным постижением Вавилонского сверхнарода.

Ш а н-Т и - затомис Китайской метакультуры, существовавшей в Энрофе со второго тысячелетия до н.э. по сей день. Его значительное усиление началось в последние века перед Христом, когда конфуцианство создало долговечный нравственный кодекс и жизненный уклад, способствовавший поднятию общенародного этического уровня. Однако свободному развитию высших сторон души ставился весьма невысокий потолок. Постепенно окаменев, конфуцианский закон стал не только путем восхождения, сколько тормозом. Этим объясняется то, что объем и сила китайского затомиса, несмотря на его древность, не так велики, как можно было ожидать. Распространение буддизма распростерло над географическим Китаем другой затомис, сосуществующий с Шан-Ти и в последние века принимавший в себя гораздо больше просветленных душ, чем национальный китайский затомис.

Эмблематический образ:

Прекрасное женское лицо в лотосообразной короне.

С у м э р а (или Мэру) - которое из этих имен следует считать более правильным, мне не известно.

Затомис Индийской метакультуры - самй могучий из всех затомисов Шаданакара. Уже по древней мифологии, вершина горы Сумэры была увенчана городом Брахмы, на ее склонах располагались города других божеств индуизма, но Небесная Индия надстоит над географической зоной Энрофа, гораздо более широкой, чем пределы Индийского государства. На протяжении четырех тысяч лет духовнаяя деятельность исключительная одаренных в религиозном отношении народов Индии привела к тому, что две метакультуры отделились от нее, став самостоятельными системами слоев, а саму Небесную Индию восполняло столь огромное число просветленных, что в XX веке влияние ее синклита превысило всю силу демонических начал: Индия оказалась единственной культурой Энрофа, неуклонно развивающейся по высокоэтическому пути. Еще гораздо раньше мощь Индийского синклита воспрепятствовала созданию силами Гагтунгра, как это сделали они в остальных метакультурах, слоев безысходных страдалищ. До Христа эта метакультура оставалась единственной, обладавшая чистилищами и не достигавшей своей нижней оконечностью до магм.

Мэру имеет два великих средоточия: над Гималаями и над горами Нильгири в Центральной Индии, - и множество меньших. Кроме того, в Энрофе Индийский синклит обладает прочной точкой опоры в лице некого текучего коллектива людей, эпохально перемещающегося по некоторой географической кривой: до второй мировой войны он находился на Памире, ныне - в Южной Индии.

Ландшафт Небесной Индии схож с ландшафтом Небесной России, но природа роскошнее: сказываются и тропический характер соответствующих стран Энрофа, и большая длительность существования этого затомиса. Через весь этот затомис течет Небесная Ганга: для Индийской метакультуры она имеет то же двойное значение, что и небесный Нил для Египетской.

Эмблематический образ:

Три белых горных цепи, одна выше другой, увенчаные золотыми городами. Смысл: первая цепь - затомис, вторая и третья весьма высокие миры, наивысший аспект Индуистского трансмифа.

З е р в а н - затомис древнеиранской (маздеистской) метакультуры.

Недостаточная четкость идеи единобожия в этой, впрочем, весьма возвышенной и чистой религии, непозволила создать почву, бывшую необходимой для того, чтобы миссиия Христа могла бы осуществиться в Иране. Позднейшая попытка Иранской метакультуры восполнить эту свою неудачу созданием новой международной религии - манихейства завершилась вторичной неудачей благодаря тому, что демоническая инвольтация получила доступ к творческому сознанию ее основателей. К моменту мусульманского завоевания Иранская культура исчерпала свое поступательное движение. В последующие века единственной точкой опоры ее в Энрофе оказалась община парсов в Индии. Естественно, что число вступающих через миры Просветления в Зерван теперь чрезвычайно невелико, а сам Зерван почти отрвался от географических зон Энрофа.

Эмблематический образ:

Жертвенник с пылающим огнем.

О л и м п - затомис древней Греко-римской метакультуры.

Этим именем называется и средоточие затомиса, величайший град просветленных, действительно связанный с географическим районом горы Олимп, и вся небесная страна Греко-римской метакультуры. Бывший в эпоху исторического существования Эллады и Рима обиталищем и ареной деятельности тех нечеловеческих иерархий, которые отразились в образах греко-римского пантеона, этот затомис сделался постепенно в тысячелетие после Христа обиталищем синклита. Иерархии пребывавшие там некогда, за истекшие века совершили огромный путь восхождения и ныне обитают и действуют в несравненно более высоких мирах, в то же время, однако, надстоя над Олимпом и действенно инвольтируя его синклит.

Аполон - имя демиурга Греко-римской метакультуры. Афина Паллада - имя Соборной Идеальной Души этого сверхнарода.

Эмблематический образ:

Белый античный храм на горе, на фоне голубого неба.

Н и х о р д - затомис Еврейской метакультуры, - нижний, только нижний слой синклита Израиля.

Основателем Нихорда был великий человекодух Авраам. Древние учителя еврейства инвольтировались демиургом этого сверхнарода, но чистоте этой инвольтации мешали воздействия сперва стихиальные, связанные с "гением места" горы Синай, потом - еврейского уицраора. Все же под Я библейских книг следует видеть Всевышнего. Монетизация была необходима для всего человечества, как почва, без которой не могла осуществиться в Энрофе задача Христа. Внедрение в сознание народа идеи единобожия было достигнуто ценой колоссального напряжения сил, истощившего Нихорд на долгое время. Отсюда - не всегда победоносная борьба с демоническими силами и трагический характер еврейской истории. В столетие, завершившееся жизнью и (предполагаемой - А.Х.) смертью Иисуса, эта географическая маленькая зона была ареной напряженнейшей борьбы Гагтунгра и Божественных сил. Несколько подробнее об этом будет сказано в другом месте. Воскресение Христа было встречено в Нихорде великим ликованием: отношение еврейского синклита к Планетарному Логосу - такое же, как и в остальных затомисах, другого и быть не может (здесь, конечно, неверно приписывать Учителю такое Звание, ибо последний безличен -А.Х.). Но тех, кто входит в Нихорд, перед этим в Олирне ждет открытие истины Христа, не понятой ими на земле, - открытие изумляющее, которые многие долго не могут осмыслить. Гибель Иерусалима и еврейского царства отразилась в Нихорде скорбью, но с сознанием логичности происшедшего: с агрессивным, но слабым еврейским уицраором не могло бы случиться ничего другого после того, как он вступил а непримиримую борьбу с демиургом сверхнарода в годы проповедничества Христа на земле. После окончательного разгрома евреев при Адриане еврейских уицраоров больше не было и нет. Но за уицраором стояла еще одна, более страшная демоническая иерархия - Исчадие Гагтунгра, истинный соперник демиурга; он продолжал воздействовать на еврейство и в эпоху рассеяния. Средневековый иудаизм продолжал формироваться под воздействием двух полярных влияний: этого демона и Нихорда. Теперь Нихорд пополняется уже очень малым числом новых братьев, входящих, однако, именно через иудаизм и миры Прсветления. Восстановление государства Израиль в ХХ веке не имеет к Нихорду никакого отношения; восстанавливаемый храм - театральный спектакль, не более. Нового изрильского уицраора не возникло, но схожую роль играет одно из существ, о которых будет сказано во главе об эгрегорах; на него оказывается сильнейшее воздействие из главного гнездилища демонических сил.

Графически Нихорд связан до сих пор с районом Палестины.

Эмблематический образ:

Шатробразное сооружение, окруженное деревьями с огромными красными плодами. Смысл: шатер - скиния Завета, символ впервые удержавшегося в истории откровения Единого; деревья с плодами - Земля обетованная, ожидающая сверхнарод не на на земле, а в затомисе.

Р а й - условное наименоване затомиса Византийской метакультуры. Как и остальные затомисы христианских метакультур, это - одна из лестниц, ведущих с разных строн к чрезвычайно высокому миру, называемым Небесным Иерусалимом: он есть не что иное, как Высший Аспект Христианского Трансмифа; вопрос о нем будет освещен немного позднее.

Рай - древний, мощный слой существующий отчасти и над Россией. Его основатель - великий человекодух, бывший в Энрофе Иоаном Крестителем.

Победа Исуса Христа, хотя осуществившаяся лишь частично, вызвало громадное возбуждение сил в демонических мирах. В частности, их усилия направились на то, чтобы не дать преобразить страдалища Византийской метакультуры во временные чистилища. Эти усилия увенчались успехом, но, в конечном счете, их жертвой пала Византийская культура в Энрофе. Отсутствием чистилищ и неизбежным для грешников посмертным спуском в безысходные муки магм и Ядра было вызвано то устойчивое ощущение ужаса перед малейшим грехом, которое свойственно наиболее одаренным духовно людям Византии; в значительной степени именно это привело к крайности аскетизма.

Южнославянские народы метаисторически находятся в промежеточной области между Византийской, Российской, Римско-католической и Мусульманской метакультурами. Синклиты их - в Раю.

Эмблематический образ:

Ручей в цветущем саду, люди в золотых одеждах. Одежда символизирует преображенное тело, золотой цвет - пронизанность силами Отца Миров.

Э д е м - условное наименование затомиса Романо-католической метакультуры, одна из лестниц, ведущих к Небесному Иерусалиму. К этой метакультуре принадлежит и несколько народов другого этнического корня: поляки, венгры, чехи, ирландцы, хорваты.

Основатель Эдема - великий человекодух, бывший в Энрофе апостолом Петром. Эмблематический образ - тот же, что и у Рая, но преобладает цвет - голубой. Голубой цвет означает большую пронизанность католичества началом Мировой Женственности.

М о н с а л ь в а т - затомис метакультуры европейского Северо-Запада, Американского Севера, а также Австралии и некоторых частей Африки; самый географически обширный и расчлененный из всех затомисов. Основатель Монсальвата - великий человекодух Титурэль, связанный с Христом задолго до воплощения Спасителя в Палестине. Так же, как и Лоэнгрин и Парсифаль, он является не легендарным героем, а реально существовавшим некогда в Эррофе (хотя и не в Палестине) человеком. Грааль содержит эфирную кровь Христа, пролитую им на Голгофе (это, конечно, религиозная шелуха - А.Х.).

Разграничение слоев Эдема и Монсальвата основано главным образом на национально - культурных различиях между романскими и германскими. Но большая религиозность и светскость деятельности человека вносила в посмертные судьбы людей Западной европы множество корректив, тем более, что Монсальват возник на несколько веков позже Эдема. Франция находится в промежуточном положении, ее трагедия в том, что у нее нет своего синклита. Одни из восходящих монад поднимались из Франции в своем посмертии в Эдем, другие - в Монсальват.

Центр Монсальвата, ранее связанный с системою Альп, в конце средних веков переместился далеко на Восток и теперь находится в связи с Памиром (причины этого очень сложны). Но над Европой и Америкой блещет множество других, меньших метагородов. Некоторые из них надстоят над небольшими по физическому масштабу, но духовно могучими центрами Энрофа, как Гейдельберг, Кембридж, Веймар.

Эмблематический образ:

Храм готического стиля, но белый, на горном пике; на фоне храма - алая сияющая чаша.

Ж ю н ф л е й я - Затомис Эфиопской метакультуры, которая две тысячи лет назад влачила свое существование в исключительно неблагоприятных историко-географических условиях, как островок христианства между двумя враждебными океанами - ислама и примитивного язычества негрских племен. Эта метакультура не смогла осуществить и одной десятой своих потенций. Ныне протекает мучительный метаисторический процесс - Жюнфлейя перемещается в другую сакуалу: сакуалу метакультур, трагически недостроенных в Энрофе. При исключительно счастливом стечении обстоятельств этот процесс еще может приобрести обратную напраленность.

Эмблематический образ:

Белое круглое здание в развевающихся покрывалах. Смысл: здание - затомис, покрывала - тонкие и тончайшие материальности.

Д ж а н н э т - затомис Мусульманской метакультуры.

От остальных мировых религий ислам отличается тем, что у него отсутствует высший аспект трансмифа, то есть в чрезвычайно высокой сакуале миров высших трансмифов мировых религий нет мира, специально связанного именно с исламом. Это сказалось в бедности мусульманской мифологии, в несамомтоятельности большинства разработанных в нем трансфизических образов и сюжетов, почерпнутых преимущественно ихз иудейства и христианства. Представляя собою во многом по отношению к христианству регресс, ислам тем не менее дает душе возможность восходящего движения, способствует втечению в жизнь сил духовности и за период своего исторического существования создал не столь мощный, но все же очень яркий затомис и блистающий синклит.

Эмблематический образ:

Белая мечеть между двумя симметрично склоняющихся пальм; люди в зеленом и белом. Смысл: мечеть - затомис, пальмы два основных вероисповедания ислама.

С у к х а в а т и - "Западный рай Амитабхи-Будды" - затомис метакультуры, связанной с северным буддизмом, так называемой Махаяной. Он господствует над Тибетом и Монголией, а над Японией и Китаем сосуществует с Шан-Ти и национальным японским затомисом Никисакой.

Сукхавати отделился от материнской Индийской метакультуры в IX веке, когда средоточия буддизма окончательно передвинулись из Индии в Тибет и Китай. Особенно же усилился он три-четыре столетия спустя, когда блистательно начавшая свой путь Гималайская метакультура начала клонится к преждевременному упадку и за тибето-китайскими центрами буддизма закрепилась руководящая роль.

Затомис Сукхавати - один из самых многолюдных и сильных. Это - одна из двух лестниц к тому высокому миру "Высшего Аспекта Буддийского Трансмифа", который носит имя Нирваны и о котором мы будем говорить в последствии.

Эмблематический образ:

Заря над лотосами.

А й р е н г - Д а л я н г - зтомис чудеснейшей, мало известной пока у нас в России Индомалайской метакультуры. Отделившись от метакультуры Индийской около V века, она охватила брахмано-буддийские царства Явы, Индокитайского полуострова и Цейлона, одно время исторически выражалась в объединившей это терриорию империи Сайлендра, но позднее была была резко ослаблена отрывом Явы, подпавшей исламу, и конце XIX века - хищными демонами - уицраорами Европы. Теперь она теплится в индокитайских королевствах, но благоприятный исторический климат мог бы вызвать ее новое цветение.

Эмблематический образ:

Смеющиеся дети в саду храма-дворца.

Н е б е с н а я Р о с с и я - об этом затомисе будет сказано подробнее, чем о других, несколькими строчками ниже.

Затомис Н е г е р с к о й метакультуры. К сожалению, мне о нем не известно почти ничего, даже его имя. Известно, что он молод и еще очень слаб. После крушения Суданской культуры с ее религией, допускуавшей низлияние духовности не только на верхи, но даже в толщу негерсхих народов Экваториальной Африки, негры надолго утратили возможность восходящего посмертия. Оно стало приоткрываться им лишь несколько веков назад в связи с тем, что некоторые племена достигли той стадии, когда смутные политеистические системы делаются доступными для вмещения первых проявлений духовности. Еще в большей степени восходящее посмертие открылось негерским народам вместе с распространением - к сожалению, слабым - ислама и христианства. Местаисторическое значение имелось и в факте образования Либерии, создавший в Экваториальной Африке небольшой но прочно защищенный очаг христианской духовности. С негерским затомисом связано также негритянское население Америки. Представители белой расы поднимаются в этот затомис лишь в виде редкого исключения. Гарриэт Бичер-Стоу, например, достигнув Монсальвата, удалилась оттуда в негрский затомис, где ее деятельность долгое время имела огромное значение, а положение ее было схоже отчасти с положением королевы, отчасти - с положением главы священства.

Эмблематический образ:

Летница, ведущая от озера к оранжевому круглому зданию. Смысл: озеро - матеральность сверхнарода, здание - затомис. Оранжевый цвет - скрещение солнечного золота с алостью тех стихиалей, которые связаны не с царствами природы, а с человечеством. Последний из великих затомисов находится в состоянии творения. Это - А р и м о й я, будущий затомис, связанный с возникновением и господством грядущей интеррелигии Розы Мира. Материльность Аримойи, как и других затомисов, создается одной из ангельских иерархий - Господствами; великий человекодух, бывший в последнем воплощении не Земле Зороастром, рководит созданием того, что я решусь обозначить выражением "великий чертеж"

Эмблематический образ:

Белый многобашенный собор, с главной центральной башней, колоннадами и лестницами, окруженный рядом огромных струнных инструментов, похожих на золотые лиры. Смысл: башни - затомисы человечества, центральная башня - Аримойя; колоннады - миры даймонов, ангелов, стихиалей, просветленных животных; лиры - все народы земного шара.

Н е б е с н а я Р о с с и и я.

Эмблематический образ: многохрамный розово-белый город на высоком берегу над синей речной излучиной.

Как и остальные затомисы, Небесная Россиия, или Святая Россия, связанная с географией трехмерного слоя, приблизительно совпадая с очертаниями нашей страны. Некоторым нашим городам соответствуют ее великие средоточия; области просветленно прекрасной природы. Крупнейшие из средоточий - Небесный Кремль, надстоящий над Москвою. Нездешним золотом и нездешней белизной блещут его святилища. А над мета-Петербургом, высоко в облаках того мира, высится грандиозное белое изваяние мчащегося всадника: это не чье-либо личное изображение, а эмблема, выражающая направленность метаисторического пути. Меньшие средоточия рассеяны по всему затомису; среди них - и метакультурные вершины других наций, составляющие вместе с русской единый сврхнарод. Здесь пребывают синклиты Украины, Грузии, Армении; теперь к этому затомису начинает примыкать и синклит народа болгарского вместе со своими небесными городами. Общая численность обитателей Небесной России мне неизвестна, но я знаю, что около полумиллиона просветленных находится теперь в Небесном Кремле.

Демиург Яросвет проявляется в небе и воздухе этого мира так, как если бы прозрачный океан могущества проходил от одного небосклона до другого и заливал бы сердца. Это могущество сосредотачивается в храмах демиурга, образ его очерчивается, голос его становится внятным, и возникает общение между ним и просветленными - общение, придающее им силу и высшую мудрость.

Так же проявляет себя другая, схожая с демиургом иерархия - великие духи- народоводители отдельных наций, входящих в состав нашей метакультуры. Среди них есть и более древние, чем Яросвет, есть и юный народоводитель Украины.

Но ни Навны - Идеальной Соборной Души народа русского, ни ее сестер - соборных душ других народов, все еще нет здесь: плененные в глыбах государственности, в цитадели великодержавного демона, уицраора, в подземном мире российского античеловечества, они достигают Небесной России лишь отдаленными звучаниями, ослабленными отблесками.

Моря светящихся эфиров - это души стихиалей, сияющих красками, непредставимыми для нас, омывают там сооружения, которые отдаленно можно было бы уподобить громадам лазурных и белых гор.

Об этом мире поет русская церковь, когда провожает новопреставленных в невозвратный путь, дабы Господь успокоил их в "месте светлом, месте злачном, месте покойном, иде же несть ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная".

Новые пришельцы являются в Небесной России в особых святилищах, имея при этом облик не младенцев, а уже детей (это неверно - А.Х.). Состояние вновь прибывших схоже именно с состоянием детства; смена же возрастов заменяется возрастанием просветленности и духовной силы (если есть на то желание индивида и то под руководством Наставника - А.Х.). Нет ни зачатия, ни рождения. Не родители, а восприемники подготавливают условия, небходимые для просветления души, восходящей сюда из Готимны. В обликах некоторых их братьев синклита можно было бы угадать черты, знакомые нам во времена их жизни в Энрофе: теперь эти черты светозарны, ослепительны; они светятся духовной славой, истончены и облегчены. Производимая преображенным телом, их одежда светится сама (если на это способен сам идивид, ибо есть такие, что не осознают своего состояния и ходят голыми или полуодетыми). Для них невозбранно движение по всем четырем направлениям пространства; оно отдаленно напоминает парение птиц, но превосходит его легкостью, свободой и быстротой. Крыльев нет. Восприятию просветленных доступно множество слоев: нисходящие - чистилища, магмы, страшная Гашшарва; восходящие - миры Просветления, круги ангелов, даймонов и стихиалей, миры инвольтаций других брамфатур, миры Высших Аспектов Мировых Трансмифов. Они вхожи в темные шрастры - миры античеловечества, обитатели которых видят их, но бессильны их умертвить; они вхожи и в наш Энроф, но люди способны воспринимать их только духовным зрением. Та любовь между мужчиной и женщиной в Энрофе, которая достойна именоваться великой, продолжается и здесь, освобожденная от всего отягощавшего, возросшая и углубившаяся. Между некоторыми существует и телесная близость, но от задач продолжения рода она совершенно откреплена и вообще нет ничего схожего с телесной близостью в Энрофе. Многие органы тела здесь полностью изменили свою структуру, назначение и смысл, в том числе органы, связанные с принятием и усвоением пищи, потому что процесс восстановления жизненных сил знесь схож с дыханием. Возрастание духовности постепенно подводит просветленного к следующей великой трансформе тела, которая ведет более высокие миры, в Небесный Иерусалим и еще выше - вплоть до Синклита Мира и Элиты Шаданакара.

В затомисах нет ничего схожего с нашей техникой: она заменена другим, крайне трудно поддающимся пониманию. Можно, впрочем, констатировать, что принцип - не в создании механических приспособлений, сделанных из посторонней материи, а в развитии многообразных способностей собственного существа. Из посторонней материи создается здесь лишь то, что сравнимо в какой-то мере с творениями наших пространственных искусств.

Всюду блистают здесь души церквей, существовавших у нас, или таких, которые должны быть построены. Многие храмы имеют, однако, назначение трудно понятное для нас. Есть святилища для общения с ангелами, с Синклитом Мира, с даймонами, с верховными иерархиями. Несколько великих храмов предназначены для встречи с Иисусом Христом, временами сходящим сюда, принимая зримый, человекоподобный облик, другие - для встреч с Богоматерью. Теперь там воздвигается величайший храм: он предназначен стать обителью того Великого Женственного Духа, который примет астральную и эфирную плоть от брака Российского демиурга с Идеальной Соборной Душой России. Я еще с детства привык называть этот храм храмом Солнца Мира, но это название неправильно. Закономерно относимо оно к другому сооружению, еще более грандиозному, тому, что намечается созданием в Аримойе. Храм же созидаемый в Небесном Кремле, именуется обителью Звенты-Светаны, и в последствии я объясню, что значит это имя. Эта великая Женственная Сущность ныне стала уже существом одного из высочайших миров Шаданакара. В Энорфе она не примет плоти никогда, но родится в Небесной России, приняв человекоподобный облик. Это будет не царица наша и не богиня, - свет, благодать и божественная красота.

Лестница дивных, один сквозь другой просвечивающих миров поднимается из алтаря в храме женственности, в Храмах Христа, в храмах демиурга Яросвета, Лестница поднимается в Небесный Иерусалим, и, наконец, к преддвериям Мировой Сальватэрры.

Временами в Небесной Росии рождаются великие человекодухи - те, кто закончил свой путь в Шаданакаре, достигнув до его наивысших миров и теперь со-творит Планетарному Логосу. Ради помощи нижестоящим они покидают Элиту Шаданакара и, осуществляя мисии, объять которые не в состоянии самый высокий мистический разум человека, схоят путем рождения сюда, в затомисы. Они принимают здесь такие же просветленные тела, как и у братьев синклита, но несравненно превосходят их быстротою своего вхождения в полноту духовной силы и маштабами своего Я. Их пути в затомисах похожи на пути гениев среди остального человечества, но синклиты предуведомлены об их рождениях и ждут их с радостью и ликованием.

Те же, кто были гениями и вестниками на Земле, продолжают после искуплений, просветлений и трансформ свое творчество здесь, в затомисах.

Взрастает блаженство самих гамаюнов и сиринов, когда они видят те эпопеи, которые творят там великие души, прошедшие в последний раз по земле в обликах Державина и Пушкина, Лермонтова и Гоголя, Толстого и Достоевского, Рублева и Сурикова, Глинки и Мусоргского, Казакова и Баженова. Светящиеся волны невообразимых звучаний взмывают местами как бы из сердца небесных гор: они водворяют душу в состояние такой духовной отрады, от какого разовалось бы земное сердце, и, поднимаясь и меняясь, подобно славословящим облакам, опускаются в любви и тишайшей радости.

Великий зодчий, когда-то приступиыший к сооружению храма Тела, Души и Духа в Москве на Воробьевых горах, испытавший крушение своего замысла, изгнание, забвения и нищету, теперь творит высочайшее, что есть в Небесном Кремле: внутренние приделы в обители Звенты-Светаны.

Но среди просветленных Небесной России лишь ничтожное меньшинство известно нам, знакомым с историей нашей Родины. Имена остальных ничего не скажут нашей памяти.

В монастырях Киевской и Московской Руси, так же как и в обителях более поздних времен, проходили незаметно свою жизненную тропу не светочи святости, но тихие души, менее богатые дарами, молча и смиренно вносившие свою лепту в религиозное творчество, в соборный труд духа.

Во все эпохи по дорогам России брели странники и искатели, сказители и бандуристы, безымянные творцы сказок и духовных стихов, песен и легенд, никем не записанных утраченных рассказов о героях своего времени и об их идеалах. А чудесные мастера сканного, обронного или иконописного дела, плотники-строители чедесных теремов, смиренных деревянных церквей и весело разукрашенных изб, влюбленные в свой труд каменщики, столяры, гончары, ткачи, ювелиры, переписчики, работавшие в мастерских, приказах, кельях и под открытым небом, чьи создания создания, отмеченные радостью творчества и горячей любовью к жизни, веселили и радовали целые поколения, где могут быть их создатели ныне и что они могут создавать теперь, если не вечные ценности Свтой Руси?

Во все эпохи русской истории тысячи мужиков - огнищан, смердов, тяглых крестьян, крепостных и вольных, просто и чисто проживших свой век, совершали труд посевов и жатв возложенных на них Богом долг, с благоговением и блвгодарностью к Матери-Земле, и умирали простой и ясной смертью, веруя и простив всех.

Во все эти эпохи тысячи матерей несли свой крест, воспитывая людей, достойных имени человека и в служении этому делу полагавших смысл своей жизни. Разве это не одно из самых высоких творчеств?

Когда начали строиться школы, сотни людей бросали привычный круг и образ жизни и уходили - хочется сказать - в народные низы, замуровывая себя на всю жизнь в захолустья, среди непробудного невежества, где не с кем было перекинутся живым словом: все ради просвещения непросвещенных.

А врачи, работавшие по одному на целый уезд? А герои-доктора на эпидемиях? А те из революционеров, кто был движим не фанатизмом, ненавистью и жаждой властью, а живой любовью к людям и скорбью от созерцания скорбей народа? А те из священников, которые, в меру данных им Богом даров, являли образец ясной и чистой жизни, взращивая во множестве простых сердец лучшее, что в этих сердцах было?

Нет возможностей перечислить те пути на земле, встав на которые путник приходит, рано или поздно, к синклиту. Вопрос не только во времени, в стадиях, которые надо еще преодолеть по дороге к этой цели. Цели, не проявляющейся в сознании человека с полной отчетливостью, но ведомой ее бессмертной монаде и влекущей ее.

О, напрасно представлять себе Небесную Русь, в виде нескончаемых, однообразных строгих служб и молений. Там такие духовные наслаждения, о каких мы не имеем понятия; там есть и шутки, и смех, и даже игры, особенно среди их детей.

Я мог бы перечислить несколько имен деятелей русской культуры и истории, которые вступили в Небесную Россию за последние сорок лет. Пусть смеется, кто хочет, над этим сообщением. Да и репутации сумасшедшего мне не приходится привыкать. Итак - имена некоторых, кто не имел нисходящего посмертия и сразу после смерти в Энорофе вступил через миры Просветления в синклит: Лесков, Римский-Корсаков, Ключевский, Гумилев, Волошин, Рахманинов, Анна Павлова, Сергей Булгаков, Иоан Кронштадский, патриарх Тихон, цесаревич Алексей Николоаевич, несколько творцов и тысячи героев, погибших от руки Сталина. Очень немногие из тех, кто вступил в синклит после кратковременного пребывания в верхних чистилищах: Фет, Л.Андреев, Александр Блок, Шаляпин, Александр II, Константин Романов, академик Павлов.

Из числа просветленных, взошедших в Небесной Росии на особенную высоту, мне известно несколько имен: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Лев Толстой, Алексей Конст. Толстой, Достоевский, Аксаковы, Витберг, Кутузов, не пользующийся широкой известностью и рано умерший гравер XVIII века Чемезов.

Ближе всех к великой трансформе, уводящей Небесный Иерусалим и Синклит Мира, подошли к настоящему времени Лермонтов, Владимир Соловьев, император Иоан VI, а так же два духа, чьи имена вызвали мое удивление, но были два раза твердо произнесенные Шевченоко и Павел Флоренский.

За все время существования русского затомиса через него в синклит Мира поднялось несколько десятков человек, из которых мне известно следующие имена: Владимр Святой, Ярослав Мудрый, Антоний и Феодосий Печерские, летописец Нестор, Дружинник Сергий - автор "Слово о полку Игореве", Александр Невский, Сергий Радонежский, Андрей Рублев, Нил Сорский, Ломоносов, Александр Благословенный, Амвросий Оптинский, Серафим Саровский.

Зрение, разрывющее оковы нашего пространства различает вдали, за сферою Российской метакультуры, небесные страны других метакультур, такие же лучезарные, исполнение неповторимого своеобразия. Подготовка в любви и взаимопонимании к творению небесной страны всечеловечества, священной Аримойи, - вот узы, связующие ныне синклиты и грады метакультур. Величайшие из детей человечества, завершив творения в своих градах, выходят за метакультурные пределы: поднимаясь в Синклит Мира как бы с разных сторон, они встречаются, наконец, еще за долго до его достижения. Мир их встречи - Гридруттва, белый чертог, где творится ими общий план восхождения человечества. Дальнейший подъем приводит в такие слои, где их мощь превосходит мудрость и мощь демиургов. Высшший провиденциальный план, который мы можем различать иногда как бы за частными планами демиургов, есть отражение их творческого труда. Это - Синклит Мира. Он со-творит, во всей ясности духовного сознания, самому Планетарному Логосу.

Аримойя лишь недавно начата творением в четырехмерных мирах, а ее исторические отображение на Земле будет смыслом и целью наступающего столетия. Для этого и совершилось низлияние сил Приснодевы-Матери из транскосмических сфер в высшие слои Шаданакара - сил, сосредоточившихся в одной божественной монаде; для этого и созидается в Небесной России небывалый храм, чтобы принять Ту, Чье рождение в четырехмерных мирах есть цель и смысл грядущего брака Российского Демиурга и Соборной Души. Исторически, через осуществление этого великого великого Женственного Духа в Розе Мира начинается преобразование государственности всех народов в братство всех. В этом Российскому синклиту помогают и будут помогать все синклиты метакультур, а Синклит Мира примет от них и продолжит их труд, чтобы завершить его всемирным богочеловечеством.

Однако, кроме великих затомисов, исчисляемых цифрою 19, в Шаданакаре имеется другая сакуала затомисов: это затомисы метакультур, трагически недостоенных в Энрофе. Если становится ясно, что Првиденциальные силы данной метакультуры не могут противостоять натиску демонических начал, ее затомис перемещается в слой этой сакуалы. Культурные, а иногда и государственные образования ее в Энрофе моло-помалу растворяются в общечеловеческом окружении, уицраоры погибают, подземные шрастры влачат мучительное прозябание, постепенно вырождаясь; но затомис продожает свое развитие, синклит продожает и усиливает свое творчество. Души такой метакультуры, уще не достигшие того уровня, при котором затомис становится для них открыт, могут проходить ступени необходимого совершенствования вне Энрофа либо претерпевать инкарнации и в других метакультурах и странах, но в конце концоа достигают именно своего затомиса. Бывают и такие случаи, когда культурно-исторический базис в Энрофе еще длит, постепенно хирея, свое существование затомис сохраняет с ним активную связь-помощь. В таких случаях еще возможно, при благоприятных условиях, возвращение затомиса в прежнюю сакуалу, а сверхнарода - к исторической жизни. Нечто подобное происходит теперь с Жюнфлейей, о которй я уже упоминал.

Мне остается коротко перечислить пятнадцать затомисов этой второй сакуалы.

Н а м б а т а - затомис Древнесуданской метакультуры, в очень неблагоприятных условиях крайне медленно развивавшейся, лучше сказать теплившейся в долине Нигера, в районе озера Чад и в Кордофане с девятого по пятое тысячелетие до Р.Х. Погибла от цетробежных сил, истощавших ее нескончаемыми междуусобными войнами. Первая в истории человечества попытка сцементировать антагонистические и притом этнографически пестрые народности общей религией (конечно, политеистической) не удалась вследствие усиленного демонического воздействия через весьма двойственный пантеон той же религии. Археологические остатки этой культуры еще могут быть обнаружены.

Эмблематический образ:

Хоровод нагих темных людей на изумрудно-зеленом фоне.

Ц е н - Т и н ь - затомис Прамонгольской метакультуры, - прамонгольской не в этнографическом смысле, а в территориальном смысле. Ее народ принадлежал к желтой расе, но антропологически, да и духовно был ближе к народам Гондваны, чем позднейшей Монголии. Он населял Северный Китай и Приамурье в четвертом - третьем тысячелетии до н.э. и переходил от кочевого образа жизни к оседлому. Уже возникли небольшие города. Начало этой культуры было замечательное. Ведущей иерархией был не демиург сверхнарода, а некое могучее демоническое существо, которое должно было обратиться и уже обращалось к Свету. Оно было погублено Гагтунгром, а сверхнарод был раздавлен ордами, нахлынувшими из Центральной Азии.

Эмблематический образ:

Крылатый дракон, запрокинувший голову к Солнцу и заливаемый его лучами.

П р е д - затомис дравидической метакультуры, определяемой этим наименование условно, так как в ней принимали участе народности различного этнического корня, в том числе и близким к сумерам. К поздним образованиям этой метакультуры относятся города Мохенджо-Даро и Хараппа. Катастрофа (в начале второго тысячелетия до н.э.) явилась как следствием внутренних причин (для меня они не ясны), так и внешних: вторжения арийцев.

Эмблематический образ (я видел его неотчетливо):

Розовая пагода.

А с г а р д - неправильно называемый более популярным именем Валгаллы: затомис Древнегерманской метакультуры, парализованной ростом в историческом слое христианства. Катастрофа произошла в двенадцатом веке.

Эмблематический образ:

Золотой чертог в облаках.

Т о к к а - затомис Древнеперуанской (доинкской) метакультуры, исторически развивавшейся в века перед и после Р.Х. Может быть, не надо печалиться, что это образование погибло в Энрофе, так как воздействие демонических начал было в нем очень сильно. (Эта культура должна была высоко поднять труд просветления животного царства, но исторически пришла к его обоготворению и деградировала до широкого распространиения людоедства.)

Эмблематический образ:

Каменная статуя сидящей пумы.

Б о н - Затомис Древнетибетской культуры, разрушенной буддизмом, но элементы которой органически вошли в культуру Махаяны.

Эмблематический образ:

Красная и голубая молнии, скрестившиеся над оранжевым шатром царя. Смысл: голубая молния - буддизм с его духовностью, красная, - добуддийская, в очень сильной степени отравленная демонизмом, тибетская религия. Шатер - царская власть, гибнущая в итоге скрещения этих двух сил.

Г а у р и п у р - затомис маленькой, слишком рано отделившейся от Индии, но с огромными возможностями, Гималайской метакультуры. Именно здесь зажигались когда-то самые яркие очаги буддизма; здесь в лоне этого учения протекали те метаисторические процессы, которые создали из него религию в полном смысле этого слова, то есть учение не только нравственное, но трансфизическое и духовное. Нравственная же сторона буддизма поднялась в Гималаях на такую ступень, которая знакома лишь чистейшим образцам христианства.

Гималайская метакультура погибла от натиска с двех сторон демнов великодержавной государственности: тюркских уицраоров - с севера и с запада, уицраоров империи Великих Моголов - с юга. Ныне эта метакультура совершенно гаснет в Непале.

Эмблематический образ:

Коронованная гонаяя вершина под созвездием Ориона.

Ю н к и ф - затомис Монгольской метакультуры, сразу ставшей добычей необыкновенномогучего уицраора. Катастрофа - в тринадцатом веке.

Эмблематический образ:

Волнистая линия холмов, и над нею сражениедвухстай, белой и красной.

Й и р у - Затомис Древнеавстралийской метакультуры, две тысячи лет сушествовавшей в полнейшей изоляции от остального человечества в Центральной Австралии. Общество дошло до рабовладельческой формации. Метакультура погибла вследствие чрезвычайной активности демонических стихиалей - духов пустынь и нерпоходимых кустарниковых зарослей. На протяжении многих веков в культуре боролись две религии - "правой и левой руки": политеистическая и демоническая. Последняя приносила человеческие жертвы именно тем злобным стихиалям, которые губили метакультуру. Под конец эта религия взяла верх и борьба против наступления пустыни и кустарников была объявлена грехом. Культура в Энрофе угасла благодаря внутреннему усыханию. Из искусств наиболее развитой была живопись. Она напоминала до некоторой степени Критскую, но была интереснее и ярче. Остатки цивилизации, которые будут обнаружены, на дадут воостановить картину вследствие своей незначительности.

Эмблематический образ:

Облако над вулканом, но это, в действительности, сверхнарод и его синклит.

Т а л ь т н о м - затомис Тольтеко-ацтекской метакультуры.

Эмблематический образ:

Героический лик, увенчанный солнцем.

К э р т у - затомис Юкатанской метакультуры (майя).

Эмблематический образ:

Голубая змея вокруг золотого дерева. Смысл: змея далеко не у всех народов являлась символом темных начал. Золотое дерево - духовный (трансфизический) мир. Голубая змея - сверхнарод, спиралеобразным развитием поднимающий к духу.

И н т и л ь - затомис Инкской метакультуры, гибель которой в Энрофе, как ни странно, уберегла мир от большой опасности (об этом речь пойдет в одной из других частей книги).

Эмблематический образ:

Фигура в красном, с митрой на голове и с руками, воздетыми к солнечному диску. (Красный цвет здесь - знак царственности, митра - верховного священства).

Д а ф ф а м - затомис Индейской метакультуры области Великих озер.

Эмблематический образ:

Группа воинов, направляющих копья на серп ущербной луны.

Л е а - затомис Полинезийской метакультуры, которую погубила ее крайняя географическая распыленность. Остатки догорают на Гавайях, Таити и других архипелагах.

Эмблематический образ:,

Золотая гора на острове в голубом море.

Н и к и с а к а - затомис японской метакультуры, тяжело раненой дважды: буддизмом и европеизмом и не могущей раскрыть своих потенций. Шинтоизм по существу есть поклонение Никисаке как японскому синклиту; Богиня Аматерасу, в правильном понимании этого образа, есть не что иное, как Навна Японии. Процесс перемещения Никисаки в сакуалу трагически недостроенных в Энрофе метакультур происходит теперь. Роза Мира сможет существенно помочь укреплению этого затомиса: для него еще вполне возможен возврат. (Увы, это не так, ибо японский архипелаг согласно программе Планетарного Логоса вскоре должен начаться опускаться в воды океана).

Эмблематический образ:

Цветущие вишни над водоемом.

Hosted by uCoz